Писатель Алексей Сальников — о разнице поколений и хороших книгах

Этой весной писатель Алексей Сальников, известный по роману «Петровы в гриппе и вокруг него», приехал в Иркутск на книжный фестиваль «Книгамай». Мы встретились с героем и поговорили с ним о читательском опыте и писательском трансе.

Алексей Сальников – современный российский писатель, лауреат премий «Национальный бестселлер» (2018) и «НОС» (2019) за роман «Петровы в гриппе и вокруг него», который принёс ему широкую известность и был экранизирован Кириллом Серебренниковым. Среди других значимых работ – «Отдел» и «Опосредованно», где Сальников сочетает абсурд, психологизм и тонкую сатиру. Его отмечают за оригинальный стиль, игру с языком и глубокое погружение в повседневность, что вместе создает магический реализм. В этом году Алексей выпустил новую книгу – про драконов «Когнату».

Беседовала: Ольга Путинцева
Фото: Кирилл Фалеев

За моей спиной немилосердная рабочая неделя, а за спиной Алексея — немилосердный джетлаг + 2 часа сна. Мы садимся в такси у гостиницы и пока едем на бульвар Гагарина, я прикидываю, что если мы оба будем нести бред, то интервью назовется «Сальников в Иркутске и вокруг него». Хотя наверняка какой-нибудь журналист в каком-нибудь другом городе уже догадался так выразиться.

— Второй раз на Байкале и второй раз не попадаю к нерпам. 

— Алексей, ну если хотите, мы отвезем вас к нерпам. 
— Так я не успею.

— Так у нас в городе нерпинарий есть.
— А там нерпу дают подержать?

Окидываю Алексея с головы до ног взглядом и говорю серьезно:
— Нерпа — тюлень, который больше вас. Вряд ли вы хотите ее держать.
— Тогда в нерпинарий не надо. 

Перед променадом по набережной решаем заправиться. Мне матчу, Алексею — американо без молока и Чэпмэн*.

— ...с алкоголизмом у меня не получилось, хотя, казалось бы, все предпосылки есть, а вот курение — да.

— Бросить не пытались?
— Пытался. У меня вот и сын бросил. А я понял, что мне чтобы бросить, надо изолироваться от родных на полгода.

— Начинаете кусаться?
— Я становлюсь очень токсичным человеком. Когда я проходил Like a Dragon, там был квест, где от старого пирата уходит молодая команда, потому что он токсичен. И я слышу в этом ворчание создателей.

— Интегрируют поколенческий мостик, получается. А ваши книги как объяснить условным зуммерам? 
— Я  сам не понимаю. У меня сын иногда совершенно не воспринимает, что я написал. Вот в «Петровых», говорит, третья глава про елку — такая тоска, еле прочитал. «Когната», например, совершенно вне поля его интересов. Для людей 40-50 эта книга понятна вполне. Как объяснить — неизвестно.

Интермедиальное прочтение, — громким шепотом подсказывает из-за камеры Кирилл. Всех нас немало волнует вопрос поколенческих отношений. 

— Недавно я написала стихотворение и чтобы его прочитать, нужно пройти чат-бота, который сначала дает контекст. 
— Это все равно просто факты. Когда ему (сыну) перепоказываешь, как иностранцу, часть советского кинематографа, это все равно пустота. Просто фильмы. Мне в плейлисте недавно попалась песня «Лили Марлен». Для моего поколения она звучит так, будто где-то там допрашивают партизан и фашисты пьют в разграбленной деревне...

— А внизу пыточная.
— Да, а для нынешних детей это просто песня немецкая. И можно сколько угодно объяснять, но такого уже не будет.

— И нужно ли это.
— Хороший вопрос.

— Есть писательская амбиция пронести что-то сквозь поколения: туда или сюда?
— Связь поколений, видимо, каким-то естественным образом происходит. В результате личного общения, а не сверху вниз.

В этот момент я показываю фотографу наверх, моля взобраться на Глазковский мост и сфотографировать нас с Алексеем Сальниковым вместе с гигантскими воробьями. Алексей тем временем продолжает про связи:

— Сейчас вроде бы есть попытка сохранить эту память поколений путем создания новых фильмов и текстов, но это почему-то не работает.

— Как будто бы вообще не работает.
— Да. Из Великой Отечественной сделали, по сути дела, какой-то героический комикс. При это, допустим, фильмы «Иди и смотри» мы в детстве вместе с родителями смотрели. Сейчас такое детям нельзя показывать. «Обыкновенный фашизм» тоже запрещено, а тогда было не очень запрещено. Плюс шокирование детей считалось нормальным, если шокировали соответствующими вещами... С другой стороны, это немногим помогло.

— Не хочется быть банальной, но кажется, эпоха уходит.
— Она не то, что уходит, она рухнула! И все дети стали ходить к психотерапевтам. И выяснилось, что родители виноваты во всех бедах. Зашибись! Спасибо, дети.

— Это же про насилие. 
— Мы семейное насилие в рамках воспитания воспринимали как приключение. Если кто-нибудь в больницу не попадал. А теперь насилие — это чуть ли когда не похвалили за что-то. Вот, смотрите, я уже ворчу, как старший человек.

Наш с Алексеем смех в этот момент оттого невеселый, что мы, конечно же, понимаем всю сложность поднятых тем, равно как и то, что в одном интервью зацепить истину вряд ли получится. Повернувшись спиной к закатному солнцу, мы начинаем двигаться в сторону ближайшего места, где можно было бы спрятаться от пронизывающего ветерка.

— Набережная у нас, возможно, не самая красивая...
— Река зато какая красивая. У нас такой в Екатеринбурге нет.

— У вас зато люди в Екатеринбурге особые.
— Да вы знаете, люди для меня везде одинаковые. Даже заграничные поездки меня в этом только лишь укрепили. 

— А какие люди ваши друзья? 
— Поэты, писатели. Как-то так сложилось, что дружба для нас — это увидеться раз в три года и все обсудить. 

— А читатели?
— Не знаю. Я никого не представляю, когда пишу, просто нахожусь в похожем с героем состоянии в момент написания.

— Но вам же важно, чтобы читатель что-то испытал после прочтения?
— Конечно. То же, что и я. Чтобы дочитав, он подумал: о, прикольно!

— То есть определяющим является читательский опыт?
— Разумеется, а что же еще? Собственно, основа Creative Writing School, так называемой, все-таки заключается в чтении. Делать так, как тебе понравилось в других книгах, и не делать так, как не понравилось. В этом вся писательская школа и заключена.

— А вы хорошие книги пишете?
— По крайней мере, я стараюсь, чтобы они были такими. 

— А что обязательно должно быть в хорошей книге?
— Чтобы ее хотелось дочитать до конца.

— Над какой книгой вы работали дольше всего?
— Над «Когнатой», получается. 20 лет назад мне ее идея в голову пришла.

— А ради чего вы пойдете на что угодно?
— Ради семьи.

— А в творчестве?
— А меня мало что останавливает.

— Ваши родные читают ваши тексты?
— Да. Когда текст написан целиком, я читаю его жене. Частями делиться лично для меня оказывается контрпродуктивно. 

— Вслух читаете? 
— Да. Знаете, аудиокниги — это удобно. С бумажными книгами может что-то случиться, они могут потеряться, а еще они тяжелые. Особенно когда читаешь собраниями сочинений, как я. 

На правах интервьюера рекомендую всем последнюю книгу Алексея Сальникова «Когнату» именно слушать в начитке Сергея Гилева, потому что звучит это как нетфликсовский сериал, где есть драконы, коммунизм и главного героя зовут Костя.

— Чисто литературный вопрос: Язык или содержание? 
— Это синтез все-таки. Если есть содержание, то и слова находятся подходящие.

— Думаете ли вы, когда пишете, о том пространстве, которое создает ваш текст?
— Нет. Я иногда вообще думаю о чем-то другом. Слепой десятипальцевый метод,  которым я владею, позволяет это делать. Уходишь в какой-то такой транс. 

— Это, кстати, ощущается. 
— Вот в момент этого транса ты погружаешься, допускаешь какие-то ошибки, и редактор читает, увлекается тоже, в этом же месте, все попадают в один и тот же транс почему-то.

— Байкальские шаманы вас бы поняли. Вам прислать текст на фактчекинг?
— Можно. Но, вообще, если хотите, можете что-то дофантазировать.

*Алексей Сальников и все причастные к этому интервью крайне не рекомендуют никому курить, это очень вредно, дорого и неудобно. Лучше читайте книги!